Князь Никита Лобанов-Ростовский. Возвращенные Сезоны

Интервью с коллекционером

Князь Н. Д. Лобанов-Ростовский на выставке «Прорыв. Русское театрально-декорационное искусство. 1870-1930» в Театральном Музее им. А.А. Бахрушина. Москва, 2015
Князь Н.Д. Лобанов-Ростовский на выставке «Прорыв. Русское театрально-декорационное искусство. 1870-1930» в Театральном Музее им. А.А. Бахрушина. Москва, 2015 / фото gctm.ru

Никита Дмитриевич Лобанов-Ростовский — русский князь, лондонский коллекционер, выдающийся благотворитель современности. Почетный член Российской академии художеств, бывший советник аукционных домов Christie's и Sotheby's, попечитель музея «Метрополитен» в Нью-Йорке. Подвижник русской культуры, уникальная коллекция которого открыла миру театральную живопись Серебряного века. Плененный ароматом «Русских сезонов», князь Лобанов-Ростовский стал собирателем утраченных шедевров, а его коллекция — настоящим ковчегом русского искусства в эмиграции. Она представляет собой музей редкостей, вмещающий все известные художественные направления русского авангарда конца XIX - первой трети XX века. Среди имен — Лев Бакст, Александр Бенуа, Наталья Гончарова, Константин Коровин, Михаил Ларионов, Василий Кандинский, Казимир Малевич, Эль Лисицкий, Марк Шагал. Бесценные дары Никиты Дмитриевича находятся в крупнейших музеях мира, в том числе ГМИИ им. А.С. Пушкина в Москве, Музее театрального искусства в Петербурге и на исторической родине князя в музее Ростовского кремля.

В интервью Orloff Magazine Никита Лобанов-Ростовский — о запахе Mitsouko, завораживающих приобретениях и смертном грехе коллекционера.

Коллекционирование напоминает некую особую форму причастия, где холст и краски для человека собирающего становятся его хлебом и вином. Никита Дмитриевич, что бы вы назвали смертным грехом коллекционера и его главной заповедью?

Недостатком коллекционера является отсутствие четкого определения участи коллекции при жизни или после его смерти. Как ни странно, большинство коллекционеров уклоняются от этого вопроса. Основа для решения этого вопроса в Советском Союзе была положена Ильей Самойловичем Зильберштейном. По его инициативе был создан Музей личных коллекций, который открылся 24 января 1994 года. Представьте себе: в тоталитарном коммунистическом государстве правительство и частное лицо сошлись во мнении о необходимости создания Музея личных коллекций — это противоречит доктрине марксизма-ленинизма, которая не предвидит частной собственности, и потому совместная деятельность государства и частника концептуально невозможна. Ведь в СССР коллекционеров считали спекулянтами. Музей был создан как экспозиция и хранилище произведений искусства, полученных в дар от частных коллекционеров, что реально означало потери ими права собственности на них. Дарителю предоставляло в музее место для его картин, пропорционально количеству его даров. Но при этом, на дарителя не налагалось никаких дополнительных финансовых обязательств. Государство взяло на себя все расходы по содержанию музея. Это было возможно только при коммунистической системе.

Во всех других странах дары музею сопровождаются денежной компенсацией за необходимость ухода за ними и хранение. Вот вам пример. Нью-йоркский коллекционер Бобби Леман (пайщик банка Lehman Brothers) подарил Метрополитен-музею свое собрание импрессионистов. Помимо этого он дал 25 миллионов долларов, чтобы музей перестроил для нее помещение, и еще 25 миллионов — на уход за картинами. А до недавнего времени Лувр облагал дары «налогом» — фактически музей Лувра делал дарителю одолжение, принимая от него дар. Меня очень огорчает, что Музей личных коллекций экспонирует лишь малую часть своего собрания искусства, используя половину помещения как склад ГМИИ им. А.С. Пушкина. Конечно, это отбивает у большинства коллекционеров желание передавать свои собрания в Музей личных коллекций, который ныне переиначен из музея в «отдел» ГМИИ им. А.С. Пушкина.

Главная заповедь коллекционера — это уход за предметами коллекции. А именно, их реставрация и хранение в подходящих условиях. Часто многое из собираемого частными коллекционерами является культурным достоянием страны. Кураторские обязательства требуют как можно более точного описания работ и публикаций. Важнейшее обстоятельство делиться с общественностью собранными приобретениями. За двадцать лет проживания в США мы с супругой показали наше собрание в 50-ти музеях, начиная с музея «Метрополитен» в Нью-Йорке (эквивалент московских ГМИИ им. А.С. Пушкина и Третьяковской галереи, взятых вместе) и кончая университетскими музеями по всей стране. Все выставки сопровождались каталогами. Мы никогда не соглашались на выставку без каталога, ибо текст каталога имел для нас ту же важность, как и сама выставка, он создавался в целях пропаганды русской театральной живописи.

Н.Д. Лобанов и Н.Б. Волкова, вдова И.С. Зильберштейна. Музей личных коллекций, Москва, 2016
Н.Д. Лобанов и Н.Б. Волкова, вдова И.С. Зильберштейна. Музей личных коллекций, Москва, 2016 / фото из личного архива Н.Д. Лобанова-Ростовского

Смогли бы вы рассказать о самом волнительном моменте лондонской выставки 1954 года, посвященной Дягилеву, где зародилась ваша страсть к художникам Русских сезонов, и где, как на «Весне священной», в определенном смысле, была перевернута страница истории?

Самыми волнующими на лондонской выставке были первые несколько секунд при входе в зал. Вас сразу же встречал запах «Мицуко», любимого одеколона Дягилева. А на черных стенах, в полутьме, яркими пятнами выделялись эскизы Бакста, Гончаровой и Ларионова. Необычная атмосфера, царившая на выставке, мастерство и «лубочность» русского отдела меня тут же пленили и породили желание собирать нечто подобное. Мне было ровно 19 лет. Тридцать лет спустя, с помощью моей первой супруги Нины, мне полностью удалось осуществить мои юношеские мечты, что для меня является необыкновенным жизненным удовлетворением.

Не так давно, говоря о своей судьбе коллекционера, вы использовали метафору рыбака. Мне подумалось, что, наполняя сети благословенным уловом, кто-то идет и продает рыбу, кто-то — насыщает голод, и лишь некоторые, как персонаж пушкинской сказки — выпускают ее на свободу. Вы часто отпускаете приобретенные произведения искусства. В чем для вас заключается смысл дарения?

Для меня дарение произведений живописи имело два направления. Первое — это дарение для популяризации. В 1950-1960-х годах мало кто в Соединенных Штатах, да и в СССР, знал о русской театральной живописи, «Мире искусства» и русском авангарде 1910-1920-х годов. Потому я дарил в музеи в США (те, которые готовы были принять, а многие отказывались) русские живописные работы. Список моих дарений — 400 единиц работы сорока художников, от Андриенко до Яковлева, — приведен в книге «Художники русского театра», вышедшей в Москве в 1994 году, под заглавием «Список дарений Н.Д. Лобанова-Ростовского». Другой смысл дарения — это пополнение существующих собраний русской театральной живописи в Америке. Так, например, коллекция Сергея Лифаря хранится в старейшем музее США «Уодсворт Атенеум» в штате Коннектикут. Я подарил туда эскизы Льва Бакста и габаритные декорации Федоровского. А в Музее изящных искусств в Сан-Франциско я пополнил собрание, начатое госпожой Спрекелс, эскизами Бориса Билинского, Сергея Судейкина, Сергея Чехонина и Павла Челищева.

Брак Ж. Натюрморт с гитарой, 1928
Брак Ж. Натюрморт с гитарой, 1928 / фото из личного архива Н.Д. Лобанова-Ростовского

А как вы характеризуете современное музейное пространство России, какие насущные проблемы, необходимые к преодолению, очевидны для вас как коллекционера?

Я не знаком с современным музейным пространством России. О состоянии музеев в России не берусь судить, ибо я не путешествовал по стране. Могу только поделиться с вами личным опытом общения с Министерством культуры и Музеем Ростовского кремля. Десять лет тому назад я предложил создать Национальную портретную галерею в Москве. Я написал об этом Президенту Путину. В телевизионном разговоре с министром Авдеевым, он одобрил мое предложение и указал на бывший музей Ленина как возможное место для размещения Национальной портретной галереи. Я предлагал изначально включить в экспозицию будущей галереи портреты, которые одалживали бы месяцев на шесть месяцев или на год из многочисленных запасников музеев по всей стране. Тут же против этого восстало музейное сообщество. А слово «одолжение» в моем предложении не случайно. Оно указывало на убедительные причины, почему местным музеям уместно одалживать свои портреты в новосозданную галерею. Но только в 2016 году Министерство культуры одобрило компромиссное решение о создании виртуальной портретной галереи. Другой пример. Вот уже четыре года, как идет разговор о создании Музея Лобанова-Ростовского в Ростове Великом. Вот, что писала местная газета:

Да, именно так, более чем на миллион евро оцениваются дары князя Н.Д. Лобанова-Ростовского Государственному музею-заповеднику «Ростовский кремль». На сайте Ростовского музея 13 апреля 2016 г. появилось скромное, почти незаметное среди рутинных объявлений о лекциях, выставках и ценах на билеты, сообщение: «Две прекрасные живописные работы поступили в Государственный музей-заповедник от Н.Д. Лобанова-Ростовского. Это «Натюрморт с гитарой» Жоржа Брака, 1928 г. (фанера, песок, масло), и «Абстрактная композиция с красными, голубыми и желтыми полушариями» Александры Экстер, 1917-1918 гг. (холст, масло). Произведения были переданы в дар без всяких предварительных условий. Спасибо!»

Объяснение этому очевидно. Во-первых, Министерство культуры дает определенные указания на то, что музей должен выполнить за год. Мои дарения являются дополнительной нагрузкой, которая никому в музее не нужна, ибо их профессиональное благополучие зависит от исполнения указаний министерства, а не от получения шедевров мировой живописи для страны. А во-вторых, это происходит из-за отсутствия служащих, обладающих необходимыми знаниями, которые бы что-либо понимали в таких дарениях. Музеи превращаются в увеселительное заведение с целью привлечения максимального количества посетителей всякого возраста.

Для преодоления сложившейся ситуации, увы, должна радикально измениться идеология Министерства культуры. Нужно перейти с количественных достижений (еженедельные новые малопосещаемые выставки) к качественным экспозициям, приносящим удовольствие и знание посетителям. Идеальный пример — недавняя выставка «Прорыв» в музее им. А.А. Бахрушина в Москве. За последние двадцать пять лет такого количества посетителей в музее не было, ибо тематических выставок мало, а музею приходится каждую неделю создавать новую экспозицию.

Экстер А.А. Абстрактная композиция, 1917-1918
Экстер А.А. Абстрактная композиция, 1917-1918 / фото из личного архива Н.Д. Лобанова-Ростовского

Эмоциональные эскизы театральной живописи — не просто произведения искусства, но и редкая историография чарующего мира «Русских сезонов» Дягилева. Насколько, на ваш взгляд, изучен феномен русского эмигрантского искусства в мире и России?

Изучение русского эмигрантского искусства в мире мало кого интересует. Зато в России это изучение необходимо, ибо оно является важным вкладом в российское национальное достояние. В русской театральной живописи проявились все течения модернизма в России и СССР, что оказалось уникальным явлением в мировой живописи. К счастью, за последние пятнадцать лет интерес к достижениям русских живописцев в эмиграции значительно возрос и интересует не только коллекционеров, но и музеи. Тому свидетельствует недавно прошедшая выставка Ильи Зданевича в ГМИИ им. А.С. Пушкина, скомпонованная в основном из работ из двух частных собраний. Желательно проводить тематические выставки на тему русского эмигрантского искусства, что практически реализуемо при уже созданных значительных коллекциях в России и за рубежом, как, например, у Александра Ильича Шлепянова в Лондоне.

Насколько могла бы найти воплощение перспектива изучения наследия Ballets Russes на уровне объединенных мировых собраний, от экспозиции эскизов и костюмных музейных артефактов до театральных реконструкций в мультипространстве выставки?

Перспектива экспозиции объединенных мировых собраний наследия «Балле рюс» мне кажется сегодня неосуществимой, ибо не вижу государственной организации в России, которая пошла бы на затраты, связанные с такой выставкой. Для начала я бы предложил создать виртуальный каталог наследия «Балле рюс», включающий эскизы, музейные артефакты и театральные реконструкции, находящиеся в РФ, а также в Европе, Америке и Австралии. Инициатива такого предложения должна исходить от Министерства культуры, ибо ни Музей им. А.А. Бахрушина в Москве, ни Музей театрального и музыкального искусства в Санкт-Петербурге не могут на себя взять такое масштабное предприятие, которое требует привлечения хорошо эрудированных сотрудников, которые также являлись бы хорошими «интернет-сыщиками». Но я уверен, что никто в Минкульте не «похлопает по плечу» музейщиков за такую инициативу.

Какую загадку русского авангарда вам так и не удалось разгадать?

Я считаю, что русский авангард был прекрасно изучен — сначала на Западе, начало чему положено большим трудом Камиллы Грей «The Great Experiment» в 1962 (в то время в СССР обладателей беспредметной живописи могли посадить). Постепенно, за последние 20 лет ускоренными темпами изучение авангардного искусства расцвело России и за рубежом. Поэтому загадок авангарда я не вижу.

Федоровский Ф. Эскиз двух костюмов кн. Хованского, 1912
Федоровский Ф. Эскиз двух костюмов кн. Хованского, 1912 / фото из личного архива Н.Д. Лобанова-Ростовского

Никита Дмитриевич, обретая ту или иную работу, вы испытываете определенный набор переживаний, или каждый раз экспонат испытывается по-разному? Существует ли произведение из вашего собрания, имеющее совершенно немыслимую историю приобретения?

Да, я испытываю различные переживания в зависимости от степени неожиданности соприкосновения с желанным произведением искусства. Например, в 1964 году в галерее «Кашей» на Мадисон-авеню в Нью-Йорке хозяин и торговец скульптурой, знающий мои интересы, показал мне декорацию Ларионова к балету «Шут». Ему ее привез знакомый на продажу. Когда я увидел акварель, у меня замерло сердце от неожиданности и радости, ибо работы Ларионова в Нью-Йорке редко встречались. Главным образом, они были в Париже и разошлись при жизни художника.

По поводу немыслимых историй приобретения, у меня имеется две. Один раз удача улыбнулась мне в Париже. Я стоял перед витриной книжного магазина на левом берегу Сены и рассматривал программку «Русских балетов». Обложку украшал эскиз костюма Федора Федоровского к «Хованщине» Мусоргского. Этот художник жил постоянно в России, и я полагал, что его работ нет за пределами СССР. Пока я стоял, ко мне бочком подкатил старик и спросил, не интересует ли меня Федоровский, а услыхав утвердительный ответ, предложил приобрести несколько его работ. Я согласился, и он повел меня по все более сужающимся улочкам, пока мы не достигли тупика. Я начал подумывать, не собираются ли меня ограбить. Но тут старик зашел в гараж, я последовал за ним — на затянутой паутиной полке лежала куча эскизов костюмов к «Хованщине». Старик попросил 10 долларов за эскиз, и я купил все. Позднее в Большом театре я слушал «Хованщину», шедшую в оформлении Федоровского.

В 1965 году, будучи в Афинах, мы с моей первой супругой Ниной зашли в кафе «Петроград» на улице Стадиу, 29. Все стены просторного помещения были увешаны картинами. Мне показалось, что некоторые из них очень напоминают русских театральных художников — в частности, Павла Челищева. Я подошел к одной из них, убедился, что это действительно так, и попросил позвать хозяина кафе. Оказалось, его зовут Николай Яковлев. Он был не только владельцем кафе, но еще и сочинителем популярных песенок — одним из известных тогда в Греции композиторов. Я спросил, откуда здесь все эти картины, и он ответил, что от самого Челищева и что их у него очень много. Челищев эмигрировал через Константинополь и Афины, вот поэтому его работы и «застряли» у Яковлева. Он показал нам комнату над кафе, где лежали груды великолепных работ русских театральных художников, а на стенах висели три акварели Кандинского. Все, что мы увидели в той комнате, он был готов продать за 10 тысяч долларов. Таких денег у нас тогда, увы, не было, и единственное, что мы смогли купить, был театральный эскиз Челищева.

Никита Дмитриевич Лобанов-Ростовский, Цюрих, 2007
Никита Дмитриевич Лобанов-Ростовский, Цюрих, 2007

Вы стали одним из идейных вдохновителей создания Памятника Примирения в Крыму к столетию Октябрьской революции. Скажите, какую знаковую природу для изгнанников с «Других Берегов» претворит в жизнь это монумент?

Воздвижение Памятника Примирения в ноябре 2017 года в Крыму будет важным символом для белоэмигрантов и их потомков. Я надеюсь, что при освящении памятника Патриарх Кирилл выразит покаяние за ужасы, причиненные 20 миллионам россиян. Это положит основу к примирению красных и белых, каждый из которых стремился создать новую Россию, в которой жителям жилось бы лучше, но у которых коренным образом различались методы достижения этой прекрасной цели.

Спасенный вами ковчег русского искусства — каким вам бы хотелось его увидеть в будущем, что тревожит и о чем мечтаете?

Мне хотелось бы дожить до того времени, когда наше бывшее собрание русской театральной живописи могло бы стать более доступным желающим. Ныне оно находится в хорошем помещении, в Доме-музее Шаляпина на улице Графтио в Питере. Музей вдалеке от центра, и туда неудобно ехать. А что касается намеченного Дома-музея Лобанова-Ростовского на Пролетарской улице в Ростове, хотел бы дожить до его открытия. И чтоб музей своим многогранным содержанием притягивал бы жителей города и туристов.

Собрание Лобановых-Ростовских в Доме-музее Ф. Шаляпина на ул. Графтио, Санкт-Петербург
Собрание Лобановых-Ростовских в Доме-музее Ф. Шаляпина на ул. Графтио, Санкт-Петербург / фото из личного архива Н.Д. Лобанова-Ростовского

текст: Ольга Орлова

© Orloff Russian Magazine