Письмо Гоголя выставили на Christie's

Valuable books and manuscripts

Письмо Николая Гоголя Николаю Языкову, 1846

Письмо Николая Гоголя Николаю Языкову, 1846 / фото Christie's

Письмо, написанное рукою автора «Мертвых душ», выставил на лондонские торги аукционный дом Christie's. Литературную реликвию продадут 13 июля в рамках торгов «Ценные книги и манускрипты». Эстимейт — £50,000-£80,000.

Письмо Гоголя было отправлено из немецкого города Греффенберг, исследователи датируют его 1846 годом. В это время литератор странствовал по Европе, а второй том «Мертвых душ» был сожжен. По словам Белинского, в это время «Только три книги на Руси шли так страшно: "Мертвые души", "Тарантас" и "Петербургский сборник"».

Отправленное из Баварии письмо поэту Николаю Языкову проливает свет на впечатление писателя от ставшей знаменитой книги «Тарантас» Владимира Соллогуба.

 

Гоголь — Языкову 12(24) июня 1846, Греффенберг

Ничего еще не пишу тебе верного насчет моего местопребывания, нахожусь в недуге, увеличивающемся более и более, чувствую, что нужно куда-нибудь двинуться, и недостает сил, а с тем вместе духа и решительности, ибо страшусь, что останусь один, что может случиться особенно в Гастейне, а это мне опасно. Но оставим отныне всякую речь обо мне и не будем больше говорить о моем здоровье. Все в руках божиих!

Маленькое письмо твое от 27 дня мая получил. Бог да хранит тебя. На дачу выезжай поскорее, не трудись и отдохни летом, но не сиди на месте и двигайся побольше на воздухе. Пей чай и все утро на воздухе прохаживайся побольше, не пропускай ни одного вечера. Днем, если можно, сиди также на воздухе, придумай такое занятие, хоть, например, уженье рыбы. Жаль мне, что «Москвитянин», судя по письму твоему, готов прекратиться, впрочем, я уже видел с самого начала. Прыть и натуга у нас на миг; за нею в ту же минуту следует лень и беспечность, без одного повелевающего и движущего всем у нас никакое дело ни на каком поприще не состоится. А повелевать и двигать всем никто не умеет, но потому, что не умеет повиноваться. Впрочем, наше поле литературное, слава богу, не бедно и мне кажется вообще утешительным. Много очень замечательного. Я прочел «Тарантас» Соллогуба, который гораздо лучше его самого. Произведение очень удачное, таланта, ума и остроты много. Оно ровно, выдержанно и даже в своем роде полно. Язык правилен, и слог очень хорош. Но еще больше меня остановили произведения Кулиша. Судя по отрывкам из двух романов, которые я прочел, в нем все признаки таланта большой руки, я бы очень хотел иметь сведения о нем самом, об авторе, тем более что о нем почти не говорят. Если бог сохранит его, то ему предстоит важное место в нашей литературе. Повести Даля, особенно те, где купеческий, крестьянский и всякий хозяйственный домашний быт внутри нашего государства, по-моему, очень значительны, и мне кажется, что своей внутренней значительностью и полезностью они пополняют или выкупают отсутствие творчества в авторе. Жаль, что ты мне не прислал «Гаммы» Полонского, я бы очень хотел прочесть их.

Но… устаю и прерываю письмо. Бог да хранит тебя! Помолись также и обо мне. Попроси всех, чьи молитвы считаешь действительными, помолиться обо мне, моих же молитв недостает на то.

Весь твой Г.

Адресуй на имя Жуковского.

Июнь 24.

 

Интересно, что Соллогуб был одним из первых, кто разгадал в Гоголе гения. Он оставил воспоминания о встрече летом 1831 года с никому не известным гувернером, которого позже узнает в Европе: «Кто не слыхал читавшего Гоголя, тот не знает вполне его произведений. Он придавал им особый колорит своим спокойствием, своим произношением, неуловимыми оттенками насмешливости и комизма, дрожавшими в его голосе и быстро пробегавшими по его оригинальному остроносому лицу, в то время как серые маленькие его глаза добродушно улыбались и он встряхивал всегда падавшими ему на лоб волосами. Описывая украинскую ночь, он как будто переливал в душу впечатления летней свежести, синей, усеянной звездами, выси, благоухания, душевного простора. Вдруг он остановился. "Да гопак не так танцуется!" Приживалки вскрикнули: "Отчего не так?" Они подумали, что Гоголь обращался к ним. Гоголь улыбнулся и продолжал монолог пьяного мужика. Признаюсь откровенно, я был поражен, уничтожен; мне хотелось взять его на руки, вынести его на свежий воздух, на настоящее его место».

© Orloff Russian Magazine