Нижинский и «Весна священная»

Фрагмент книги Ричарда Бакла

Обложка книги Ричарда Бакла «Нижинский»
Обложка книги Ричарда Бакла «Нижинский» (2016, «КоЛибри», «Азбука-Аттикус») / Нижинский в «Призраке розы» / фото Hulton-Deutsch Collection/CORBIS/East News

В издательстве «КоЛибри» («Азбука-Аттикус») вышла знаменитая книга Ричарда Бакла «Нижинский» с предисловием британского балетного критика Клемента Криспа. Опираясь на свидетельства многих людей, знавших Нижинского и работавших с ним, Ричард Бакл написал наиболее полную биографию легендарного танцора. «Эта книга — во многом плод совместных усилий. Самое большее, что я предполагал сделать, начиная ее, — сопоставить множество воспоминаний и статей, написанных людьми, которые работали с Дягилевым и Нижинским, и изданных после того, как в 1933 г. были опубликованы воспоминания Ромолы Нижинской о жизни мужа. Мне казалось, что необходимость отделить ложь от правды и упорядочить свидетельства оправдывает появление еще одной биографии. Но я никак не предполагал, что сотрудничество с теми, кто жил и работал рядом с Нижинским, окажется столь увлекательным», — пишет автор.

С любезного разрешения издательства предлагаем к прочтению фрагмент из книги, запечатлевший чарующие подробности великого и скандального вечера 29 мая 1913 года, когда в театре Елисейских Полей в Париже состоялась премьера «Весны Священной».

Это своего рода биологический балет. Это не просто танец первобытных людей, а скорее танец до человека… Стравинский говорит, что хотел запечатлеть волнение весны. Но это не обычная весна, воспеваемая поэтами, с ее легкими ветерками, пением птиц, ледными небесами и нежной зеленью. Здесь только суровая борьба роста, панический ужас от появления жизненных соков, от обновления клеток. Весна, увиденная изнутри, с ее неистовством, с ее судорогами и размножением. Кажется, мы наблюдаем драму через микроскоп…

Со времен представления «Тангейзера» в старой опере на улице Ле Пелетьер в 1861 г., или даже премьеры «Эрнани» Гюго, состоявшейся в «Комеди Франсез» в 1830 г., не происходило подобной битвы, какая произошла в новом Театре Елисейских Полей 29 мая 1913 г. На премьере пьесы Гюго несколько бесплатных рядов в театре были предоставлены студентам, изучающим искусство и архитектуру, и поэтам. Это молодые романтики с длинными волосами и в экзотических одеяниях — страстные почитатели Гюго. Он так описывает зал, увиденный через отверстие в занавесе: «От пола до потолка театр представлял собой груду шелков, драгоценностей, цветов и обнаженных плеч. Среди всего этого великолепия в партере и на втором ярусе видны две широких полосы темного цвета, отмеченные густыми великолепными гривами волос». Во многом похожая ситуация сложилась во время премьеры «Весны священной». Ее выразительно описывает Валентина Гросс, которая выйдет замуж за Жана Гюго, правнука и наследника поэта. Сто ее этюдов, посвященных Русскому балету (включая пятьдесят, изображающих Нижинского), были выставлены в фойе:

Я с удовольствием оглядываюсь назад на волнения того вечера. В то время в новом театре была галерея между ложами бельэтажа и большими ложами. В те дни не было откидных сидений, именно там стояли все художники, поэты, журналисты и музыканты, друзья Дягилева, носители новых идей и представители движений того изумительного периода. Эта группа Аполлона была подобна восхитительной реке, большей частью спокойной, протекающей между сверкавшими бриллиантами и жемчугами лож. Я уже знала, что музыка этого балета превосходила размахом и опасной новизной все, что существовало прежде. Знала, что хореография потребовала огромной работы, и Нижинский проявил недюжинную силу во время бесконечных и энергичных репетиций. Однажды, обучая труппу танцу, он так вышел из себя, что буквально чуть не ударился о потолок репетиционной комнаты, но я не ожидала ни такого великого произведения искусства, ни такого скандала.

Ничего из написанного о битве, разыгравшейся вокруг «Весны священной», не дает ни малейшего представления о том, что в действительности произошло. Казалось, театр содрогался от землетрясения. Зрители выкрикивали оскорбления, ревели и свистели, заглушая музыку. Раздавались звуки ударов. Слова бессильны описать подобную сцену. Спокойствие было ненадолго восстановлено, когда в зале внезапно зажегся свет. Меня позабавило, что некоторые ложи, обитатели которых были такими шумными и мстительными в темноте, тотчас же притихли при свете. Должна признаться, что наша спокойная река превратилась в бурный поток. Я видела Мориса Делажа, красного как свекла от негодования, маленького рассвирепевшего Мориса Равеля, похожего на бойцового петуха, и Леона Поля Фарга, бросающего уничтожающие реплики, обращенные к свистящим ложам. Я не могу понять, как удалось среди такого шума дотанцевать балет, который публика 1913 г. сочла непостижимо трудным. Танцовщики не слышали музыки… Дягилев из своей ложи отдавал распоряжения… Я ничего не упустила из зрелища, происходившего как на сцене, так и вне ее. Стоя между двумя соседними ложами, я чувствовала себя вполне непринужденно в сердце этого водоворота, аплодируя вместе с друзьями. Мне мерещилось что-то удивительное в титанической борьбе, которая, должно быть, развернулась с целью удержать этих музыкантов и оглохших танцоров в единстве, в подчинении требованиям их невидимого балетмейстера. Балет был поразительно прекрасен.

Балет «Весна священная», 1913
Балет «Весна священная», 1913

Жан Кокто считает, что подобная реакция зрителей была неизбежной:

Присутствовали все элементы, необходимые для скандала. Нарядная публика во фраках и кружевах, в бриллиантах и эгретах перемежалась с костюмами и платками толпы эстетов. Последние станут аплодировать новинке просто для того, чтобы продемонстрировать свое презрение к людям в ложах… Потребуется отдельная глава, чтобы описать все оттенки явленного снобизма и суперснобизма… Публика играла предназначенную ей роль…

Между двумя актами вызванная полиция пыталась отыскать и вывести из зала самых неистовых крикунов. Но напрасно. Во второй части не успел открыться занавес, выставив напоказ дрожащих девушек, опирающихся склоненными головами на тыльные стороны ладоней, как чей-то голос воскликнул: «Доктора!», затем другой: «Дантиста!», вслед за которым последовал третий: «Двух дантистов!». Раздавались смех, крики, свист, и сражение возобновилось. Одна модно одетая дама, сидевшая в ложе, встала и ударила по лицу свистевшего мужчину из соседней ложи. Ее спутник поднялся, мужчины обменялись визитными карточками, и на следующий день состоялась дуэль. Другая светская дама плюнула в лицо одному из протестующих зрителей. Графиня Рене де Пуртале (княгиня де П. в воспоминаниях Ромолы Нижинской, чья фотография отражает выражение бессмысленной гордости) в съехавшей набок тиаре поднялась в ложе и закричала, размахивая веером: «Мне шестьдесят лет, и впервые кто-то осмеливается насмехаться надо мной!» Флоран Шмитт кричал, обращаясь к ложам: «Taisez-vous, les garces du seizieme!», что на лондонском диалекте равнозначно следующему: «Заткнитесь, вы, кенсингтонгские суки!» Какая-то женщина обозвала Равеля «грязным евреем». Карл ван Вехтен описывал: «Молодой человек, сидевший в ложе позади меня, встал, чтобы лучше видеть балет, и охватившее его волнение нашло выход в том, что он принялся ритмично колотить меня кулаками по макушке. Я же был настолько захвачен происходящим, что какое-то время не ощущал ударов». Дягилев поднялся на галерку, и его голос доносился до танцоров издалека: «Пожалуйста, дайте закончить спектакль!» Склонившись через край ложи, Астрюк прокричал: «Сначала дослушайте. Свистеть будете потом!»

«Весна священная», 1913 / наброски Валентины Гюго (Гросс)
«Весна священная», 1913 / наброски Валентины Гюго (Гросс) / Bibliothèque-Musée de l'Opéra National de Paris

«Я сидел в четвертом или пятом ряду справа, — пишет Стравинский, — и спина Монте сегодня ярче живет в моей памяти, чем сцена. Он стоял там с непроницаемым видом, словно не имеющий нервов крокодил. Мне до сих пор кажется невероятным, что ему удалось довести игру до конца. Я покинул свое место, когда начался сильный шум (легкий шум возник с самого начала), отправился за кулисы и встал рядом с Нижинским. Тот стоял на стуле вне пределов видимости публики и выкрикивал счет танцорам. Я удивлялся, что общего имели эти цифры с музыкой, так как в метрической схеме партитуры нет никаких «тринадцатых» и «семнадцатых». Бронислава стояла рядом с братом. Элеонора сидела в первом ряду. Ромола поспешила за сцену после первой части, где нашла чуть не плачущих танцоров. Коридор, ведущий к артистическим уборным, и выход на сцену в Театре Елисейских Полей находятся слева за сценой. За кулисами стояла такая огромная толпа взволнованных русских (в театре присутствовали не только танцоры, но и певцы, так как программа заканчивалась «Князем Игорем»), что она не могла протиснуться сквозь толпу и добраться до своего места. Григорьев и Кремнев тщетно пытались уговорить людей разойтись. За задником стояла такая же огромная масса народа, через которую Василию пришлось пробивать дорогу для Нижинского. Он был в репетиционном костюме, еще не одетый и не загримированный для «Призрака розы». «Лицо его было белым, как его крепдешиновая рубашка. Он отбивал ритм обоими кулаками, крича: «Раз, два, три!» Музыку невозможно было расслышать… Лицо его подергивалось от волнения. Мне было его жаль…»

Купить книгу Ричарда Бакла «Нижинский»