Полина Виардо. Русский апофеоз

Фрагмент книги Патрика Барбье

Обложка книги Патрика Барбье с портретом Полины Виардо (Ари Шеффер. Портрет Виардо, 1840)
Обложка книги Патрика Барбье с портретом Полины Виардо (Ари Шеффер. Портрет Виардо, 1840) / Издательство Ивана Лимбаха, 2017

Издательство Ивана Лимбаха выпускает книгу о прославленной Полине Виардо. Автор исключительного жизнеописания — историк оперы, профессор Западно-Католического университета в Анжере Патрик Барбье. «Полина Виардо (1821–1910) обладала исключительным голосом и незаурядным драматическим талантом, она покорила сцены главных театров Европы, от Лондона до Санкт-Петербурга. Одаренная живым умом и обаянием, необычайно широко образованная, Виардо собирала в своем салоне выдающихся музыкантов, писателей, художников. Среди близких друзей Виардо были Жорж Санд, Шопен, Клара Шуман. Ее салон посещали Берлиоз, Гуно, Делакруа, Лист, Сен-Санс, Флобер, Чайковский, Иван Тургенев. Сложной истории отношений писателя и певицы посвящены одни из самых захватывающих и трогательных страниц», — сообщают издатели. Книга выходит в переводе Н. Кисловой.

С любезного разрешения издательства представляем главу, посвященную фурору Виардо на сценах Петербурга и Москвы.

Русский апофеоз

Вершиной европейской одиссеи Полины Виардо представляются три последовательных сезона, проведенные в Опере Санкт-Петербурга1. Она вернется сюда значительно позже — и в последний раз — в начале 1853 года. В русской столице, а также во время нескольких более редких наездов в Москву ей открываются горячая и искренняя благодарность целого народа, от царя до мужика, страсть к стране, не похожей ни на какую другую, и, наконец, необычайно глубокая нежная и интеллектуальная дружба, связавшая ее с писателем Иваном Тургеневым.

20 сентября 1843 года госпожа Виардо встречается с парижским представителем российских императорских театров и подписывает контракт, ангажирующий ее в качестве «главной примадонны сопрано и меццо-сопрано»2. Вот «важное решение», принятое ею вместе с мужем, о чем она в тот же день сообщает Жорж Санд. Первый контракт с упоминанием «Генеральной дирекции театров Его Величества Императора всея России» увенчан двуглавым орлом. Он будет возобновляться в последующие годы в неизменном виде, не считая нескольких деталей. Растут ее гонорары: 50 000 рублей3 превращаются в 65 000 в последующие два сезона. Вместо половины сбора за первый спектакль-бенефис в дальнейшем она будет получать полный сбор. В остальном изменений не происходит: госпожа Виардо сохраняет право петь на публичных концертах и частных вечерах при условии, что это не мешает репетициям и спектаклям, предусмотренным в театре; театр предоставляет актрисе так называемые «характерные» костюмы, парики и обувь, а так называемые «городские» костюмы певица обеспечивает сама4. Театр также имеет право требовать исполнения определенных ролей (например, в «Севильском цирюльнике» и «Отелло» в первый сезон). Певица, со своей стороны, может просить отказаться от некоторых произведений, предусмотренных в длинном списке, которым располагает дирекция5.

В начале октября 1843 года Луи и Полина отправляются в Россию. По неизвестным причинам запланированный маршрут (дорожным транспортом до Любека, затем пароходом до русской столицы) изменился, и они двигаются на Большой Север бесконечным наземным путем через Берлин. У Полины не было никакого предрасположения ехать именно в Россию. Она никогда не виделась с княгиней Голицыной, принимавшей ее из крестильной купели; не имея никаких знакомств в этой стране, она просто продолжает профессиональную деятельность, которая увлекает ее все дальше по Европе. Зато там, в России, ее ждут не дождутся как партнеры по сцене тенор Рубини и бас Тамбурини6, с которыми она хорошо знакома, так и петербургская публика, прекрасно осведомленная о том, что молодая дива творит вокальные чудеса. Вскоре по приезде она уже всем очарована. Бескрайний русский пейзаж пленяет артистку, любительницу рисовать и писать красками, чутко воспринимающую непривычную пространственную перспективу. Несмотря на изморозь, Санкт-Петербург поражает величественными памятниками, красочностью, идеальными проспектами, а также масштабами: если сам город насчитывает в 1844 году около 500 000 жителей, то есть вполовину меньше, чем французская столица, то его территория несоизмерима с парижской.

Петербургская публика также сразу покоряет Полину. Ей свойственны свежесть восприятия и непосредственный энтузиазм, как всякой «молодой» публике, недавно приобщившейся к волшебному миру оперы, еще не избалованной, не знающей иронии и фанатичных пристрастий в отличие от публики западных стран. Здесь нет всемогущей клики и организованной клаки, нездорового соперничества и интриг. Музыкальный театр, открытый для широкой публики, а не только для придворной элиты, — это новое, живое удовольствие, вызывающее жадный интерес. Французская пресса сообщает о русских приключениях Полины, напоминая, что она обладает «изяществом Зонтаг, мастерством Каталани, пылкостью Паста, уникальной техникой своей сестры, воспитанной по методике Гарсиа». В России ей благоприятствует в тот период почти исключительная мода на франко-итальянский репертуар, который она привозит с собой. Собственно русская опера в 1840-е годы делает еще только первые шаги. В 1836 году Глинка написал оперу «Жизнь за царя», обязанную своим успехом лишь многочисленным итальянизмам партитуры. Тем не менее его первая опера — произведение, заложившее основы того, что будет названо русской национальной школой. Шесть лет спустя «Руслан и Людмила» поначалу, кажется, терпит фиаско, поскольку космополитичное и прозападное петербургское общество не готово слушать сочинение, ориентированное на народную мелодику и исполняемое на народном, «мужицком» языке! Если вторая опера Глинки со временем достигает признания, все же вкусам общества, как и всюду в других странах, ближе Россини и Беллини — этих композиторов госпожа Виардо преподносит лучше, чем кто-либо в мире, наравне с Малибран; для постановки их произведений создаются лучшие декорации и костюмы и выделяются самые крупные суммы. К этим наслаждениям публика приобщается в Большом театре7, располагавшемся тогда на месте нынешней Консерватории имени Римского-Корсакова, как раз напротив будущего Мариинского театра, который появится лишь в 1860 году. Изысканность здания, элегантность публики, несравненная красота троек, скользящих вдоль каналов, прежде чем высадить зрителей у театрального подъезда, — все способствует тому, чтобы город предстал перед Полиной вечным праздником. В силу этих причин (а позже появятся и другие) двадцатидвухлетняя певица с первого сезона — с первого взгляда — влюбляется в страну и в ее народ. Здесь нет места мелочности, все грандиозно. Русские принимают ее как почетную гостью, не скупясь на знаки внимания: ей предоставлена идеальная квартира в одном из дворцов на Невском проспекте. В свою очередь, Полина не теряется: включая русскую мелодию в сцену урока в «Севильском цирюльнике», она может быть уверена — зал ответит буйным восторгом. «Никогда я не слыхала таких оваций, — пишет она Жорж. — Император аплодировал как одержимый. После оперы я выходила двенадцать или четырнадцать раз вместе с моими добрыми товарищами Рубини и Тамбурини». Отныне они составляют «божественное трио», объект всеобщего поклонения. Те, кто знал певицу два-три года назад, изумлены тем, как расцвел ее голос, какую невероятную уверенность, естественность и силу обрела ее игра. Без сомнения, Полина преобразилась, будто оживленная новой для нее петербургской обстановкой, с восхищением замечает Михаил Глинка. Не питая враждебности к итальянскому репертуару, наносящему известный ущерб его собственным сочинениям, он умеет хвалить, при этом оценивая каждого по достоинству. «Зимою 1843 года, — рассказывает он, — приехали к нам Рубини, Тамбурини и Виардо-Гарсиа. Завелся итальянский театр. Виардо была превосходна. Тамбурини довольно еще хорош. Рубини пел иногда сносно, иногда же голос ему изменял, что доводило его даже до слез. Между прочим дали "Дон Жуана" Моцарта, все главные роли были убиты, только Zerlina (Виардо) и Mazetto (Артемовский) прошли отлично. Don Juan (Тамбурини) был вял и невыносимо оттягивал темп». Надо быть знатоком, чтобы высказать столь убедительное критическое суждение об итальянской труппе. Что касается широкой публики и императорской семьи, они в восторге. В один из вечеров после «Сомнамбулы» царь Николай I приглашает Полину в ложу императрицы и благодарит ее крепким рукопожатием, едва не вывихнув ей руку, а на следующий день присылает великолепные серьги. В тот же вечер ради нее нарушают обычаи. В самом деле, после спектаклей балерины Марии Тальони бросать на сцену цветы запрещено. Однако на седьмом вызове к ногам госпожи Виардо падает прекрасная живая камелия: ее бросила сама императрица после бурных аплодисментов, подхваченных вслед за ней придворными дамами. Назавтра, рассказывает корреспондент «Ля Франс мюзикаль», «цветы и венки посыпались дождем, как если бы мы были в Италии в разгар мая… Каждый вечер — это общее упоение: в зал набивается столько народа, что многие зрители стоят. Итальянский театр стал главным и единственным делом всего Петербурга, и повсюду, от Дворца до мансард служащих, которые теснятся на галерке, говорят только об операх, о певцах и особенно о госпоже Виардо. То и дело повторяют: она не "львица", а "царица". Все дамы, включая самых высокопоставленных, желают ее видеть, беседовать с ней, а главное, расцеловать, так что поцелуи, которыми ее награждают, пожалуй, превосходят числом боевые награды, врученные славным генералом Лафайеттом».

Она встречается не только с представителями высшего света. Полина обаятельна в разговоре, стремится затронуть множество разных тем и общается с самыми умными и выдающимися петербуржцами. Она завязывает дружбу с Алексеем Львовым, директором Императорской капеллы и видным композитором. Взаимное восхищение сближает певицу также с графом польского происхождения Михаилом Виельгорским8, который собирает у себя всех известных музыкантов города, и с его братом Матвеем, прекрасным виолончелистом. Эти встречи — прелюдия к длительной, богатой информацией переписке с братьями Виельгорскими. К ареопагу знаменитостей присоединяются граф Ольденбургский и герцог Лейхтенбергский — соответственно, кузен и зять царя.

В антракте некоторым из господ литераторов и музыкантов дозволяется присутствовать в ее уборной, по обычаю большинства оперных див того времени. Среди четверых самых усердных поклонников — молодой русский дворянин Иван Сергеевич Тургенев, старше ее всего на три года. Сын гусарского офицера из старинного дворянского рода, родившийся в 1818 году в окрестностях Орла, к югу от Москвы, Иван принадлежит к богатой помещичьей семье, из тех, что владеют безграничными поместьями и бесчисленными крепостными. Приехав в Петербург, он познакомился с Пушкиным, Гоголем, Лермонтовым, знаменитостями современной литературы. Одно из написанных им самим стихотворений — «Вечер» — было напечатано в 1838 году в журнале «Современник». Побывав в Германии, где защитил диссертацию по философии, он свел знакомство с мыслителем-анархистом Михаилом Бакуниным; между тем он продолжает служить, но поприще чиновника вовсе ему не по душе, поскольку мешает двум страстным его увлечениям — литературой и музыкой.

Можно понять, как ему нравится общество новой знакомой — молодой французской певицы, столь же вдохновенной на сцене, сколь образованной, судя по беседе с ней. Став ее верным рыцарем, он открывает личность уникальную, которой не находит равных в своей стране; благодаря ей он горячо увлекается миром Запада, особенно Францией, о которой тайно мечтает. Трудно сказать, какие чувства испытывает на самом деле Полина Виардо к этому незнакомцу, такому образованному и обаятельному, в пору их первой встречи в ноябре 1843 года. В ее переписке с Жорж Санд о нем нет ни одного упоминания. Кажется, она захвачена тогда вихрем пьянящих успехов, приглашений, встреч, одна другой интересней. Был ли для нее Тургенев лишь одним из персонажей этой картины или уже чем-то большим? Принадлежал ли он к кортежу учтивых поклонников, в общении с которыми углубляется зародившееся восхищение дивы русской культурой, или же в нем самом заключена причина ее желания как можно скорее, уже будущей зимой, вернуться в Санкт-Петебург? Ясно одно: в начале марта 1844 года, прежде чем покинуть Россию, она возобновляет контракт с ноября следующего сезона. Сразу по возвращении в Париж начинается ее переписка с русским писателем, к которой мы будем обращаться в этой книге, — и она продлится, более или менее регулярно, вплоть до его смерти в 1883 году.

Салон мадам Виардо. Гравюра Валя и Беста, 1853
Салон мадам Виардо. Гравюра Валя и Беста, 1853

Событие второго русского сезона, когда госпожа Виардо носит титул «главной и единственной примадонны»: с самого приезда она берется за роль Нормы. Трудно не только воплотить образ легендарной героини, нужно еще выдержать сравнение с другой великой исполнительницей этой партии. На Западе речь шла бы, конечно, о ее сестре, незабываемой в этой опере Беллини. Но в России Малибран никогда не бывала. Здесь, скорее, надо попытаться стереть воспоминание, которое оставила в 1841 году Паста, хотя петербургская публика была разочарована тем, что голос певицы в конце карьеры сильно ухудшился. Интересен в этом смысле дошедший до нас рассказ Полины о ее страхах и триумфе: «Все, и даже мои друзья, советовали мне не соглашаться на это рискованное испытание. Они меня напугали, но не обескуражили. Наряду со страхом, я ощущала внутри себя нечто более сильное, и этот голос говорил: "полно! " Вероятно, то была интуиция художника, и я правильно поступила, послушавшись. "Норма" сыграна, и это был самый большой успех, какой я когда-либо знала, а вместе с тем мой самый большой страх. С начала и до конца вечера спектакль сопровождали аплодисменты, бисы и вызовы. Второе представление было еще лучше, а на третьем было отмечено, что Норма — моя лучшая роль. Мадемуазель Ниссен с большим успехом спела Адальжизу, а мой испанский тенор ловко справился с коварной ролью Поллиона. Безусловно, этот успех доставил мне самую большую радость. Теперь я могу немного передохнуть и пользуюсь этим для работы над "Доном Паскуале"».

К несчастью, Тургенева нет в Петербурге, когда она поет в столице: он находится в Москве. В этот период молодой писатель из-за болезни глаз берет длительный отпуск, за которым в апреле 1845 года последует «уход на пенсию» (в двадцать семь лет!). Одно время он живет на пособие матери, но в 1847 году, рассудив, что это чудовищная расточительность, она полностью лишает его помощи. Он вынужден перебиваться литературной поденщиной, подрабатывать в журналах, прежде чем к нему придет писательская слава.

Поскольку Иван отсутствует, Полина рассказывает ему в письмах о своих главных успехах, в частности о памятном последнем представлении «Сомнамбулы», и почти телеграфным стилем, отражающим вихрь, в котором она живет, сообщает: «Зал полон, публика воодушевлена, цветы, венки, "виват", вызовы без конца, платочки и шляпы в воздухе, свет люстры и рампы погашен, чтобы выгнать публику, на площади опять толпа, захват нашей кареты, проводы до самого дома». То, что стало привычным за два русских сезона, достигает, можно сказать, эмоционального апофеоза на ее последнем спектакле в апреле 1845 года. В тот вечер в Петербурге устраивают торжественные проводы (ошибочно считая их окончательными) тенору Рубини. Русская столица видела в нем не просто певца — своего рода героя современности, недаром ему были присвоены высокие и пышные звания. При его выходе Полина так взволнована приемом, который оказывает ему публика, что заливается слезами прямо на сцене. Рубини, не в силах сдерживаться, тоже плачет, а вскоре рыдает уже весь зал. «Все представление, — пишет корреспондент французской газеты, — непрерывно перемежалось плачем и возгласами горя и восторга. Это было очень странно, трогательно и прекрасно… и напоминало королевские похороны». В конце Рубини преподносит госпоже Виардо букетик, а она возлагает ему на голову золотую корону, украшенную бриллиантами. Зал ликует; этот вечер неповторим — ничего подобного пережить в Петербурге ей уже не доведется.

Цветы, преподнесенные ей Рубини, заключены в золотую вазочку с драгоценными камнями — последний подарок петербургского высшего общества, результат организованной в предыдущие недели подписки. На ручке вазы выгравировано: «Санкт-Петербург. В знак восхищения и благодарности госпоже Виардо-Гарсиа — 25 февраля 1845». На золотых листочках — имена десяти сыгранных ею за второй сезон персонажей9. Еще более трогательна признательность, выраженная малыми мира сего, простым народом, в подписке не участвовавшим. Перед отъездом к ней обратилась с просьбой о встрече делегация. Краснея и запинаясь, представители объяснили: подписка до них не «снизошла», но, несмотря на это, они также хотели бы доказать, что имеют «уши, способные слышать, и сердца, способные чувствовать». Не желая отстать от русской аристократии, они преподносят певице футляр с бриллиантовым браслетом, купленным на пожертвования скромных людей из народа. В каждый из двух приездов в Россию Полина взволнована и потрясена тонкостью чувств этого народа, его глубокой восприимчивостью к миру искусства и горячей отзывчивостью.

Вместо того чтобы сразу же ехать во Францию, как в прошлом году, она решает сделать крюк, посетив Москву. Дороги, по ее мнению, достаточно хороши, и она довольна тем, что у нее прекрасный экипаж, избавляющий путешественницу от усталости. Первый московский концерт включает каватину из «Цирюльника», арию, написанную зятем Полины Шарлем де Берио, вариации Золушки и арию англо-ирландского композитора и певца Уильяма Балфа, друга и партнера Малибран. Профессиональные обязательства не мешают радости открытий: супруги Виардо, по-видимому, очарованы «чудесной достопримечательностью» — Кремлем. Вновь с бесконечной ностальгией покидает Полина Россию, горя нетерпением поскорее сюда вернуться.

Семь дней пути от Москвы до Берлина ужасны, крайне изнурительны. В Потсдаме она все же получает удовольствие, побывав на представлении «Пустыни» Мейербера. Сам композитор на спектакле не присутствует, но он заказал для нее ложу на девять кресел, дабы она слушала его произведение в наилучших условиях. В письме к Жорж Санд, отправленном из Берлина, речь идет уже только о подготовке к возвращению в Петербург в следующем сезоне: «Эта спешка Вас удивляет, не так ли? Но Вы найдете ее вполне естественной, когда подумаете, что у меня всего три месяца отпуска, из которых шесть недель я проведу на морских ваннах и месяц в деревне. Поверите ли, мне не терпится вернуться в Петербург. На этот раз путешествие будет настоящим праздником, ведь я возьму с собой самое дорогое, что есть у меня на свете (исключая мою мать), мою маленькую Луизетт…»

Итак, в следующую зиму она не отступает от правила и проводит ее полностью, с октября 1845-го по февраль 1846 года, в Санкт-Петербурге. Однако все идет не так, как ей мечталось. Главная опасность — надеяться на то, что идиллические моменты, незабываемые, но редкие в жизни артиста, будут повторяться бесконечно. Две прошедшие зимы казались Полине идеальными10, она достигла вершины популярности и не представляла, как легко могут все испортить климат, болезнь и непостоянство публики.

Редкостную суровость петербургской зимы, когда ни одно движение, ни одно усилие не дается без борьбы, довершает странная, быстрая перемена умонастроений. Итальянская опера, которая еще в предыдущие годы шла с триумфом, похоже, меньше воодушевляет публику, притом что итальянские спектакли подавляют русские количеством11. Мода начинает проходить, так что после отъезда «божественного трио» царь переводит русскую труппу в Москву, убежденный, что она затмевает итальянскую оперу. Госпожа Виардо, которую привлекает русский репертуар, проявляет находчивость и вводит арию из «Руслана и Людмилы» Глинки в традиционную сцену урока в «Цирюльнике». С присущим ей пылом она продолжает также отстаивать итальянские шедевры («Любовный напиток», Сомнамбула»…), вдобавок дает первое представление «Дона Паскуале». Конечно, она имеет успех, но публика словно отдалилась от нее сердцем. В довершение всего Луи на три месяца слег со страшной лихорадкой, затем маленькая Луиза, которой всего четыре года, подхватывает коклюш и вскоре заражает мать. Больная, обессилевшая, в тревоге за дочь и за себя, Полина вынуждена прервать свой русский сезон. Возвращение не менее ужасно. Оттепель отвратительна. Из-за разлива Немана путешествие становится опасным. Все эти девять дней у Луи ежедневно поднимается температура, Луизетт не выздоравливает, и вся семья кашляет и сморкается. 13 марта в Берлине их встречает холодная, ветреная погода с градом: по распоряжению докторов Полине приходится отменить все спектакли ангажемента, несмотря на то что билеты полностью раскуплены. Ей остается разве что послушать кое-кого из коллег, прежде чем устремиться в Париж. В начале апреля она все еще не избавилась от коклюша. Тогда она пробует лечиться гомеопатией, к которой иногда прибегала, хотя и не имела в нее слепой веры, в отличие от своей сестры, ярой сторонницы гомеопатической медицины. Полина знает: в первую очередь ей не хватает солнца и тепла. Она даже принимается сожалеть о «трескучем морозе Петербурга», более здоровом, чем влажная прохлада Франции. Как бы то ни было, сказанное России «прощай» — пока еще только «до свидания»: но придется ждать семь лет, пока она снова увидит страну, которую так полюбила.

Примечания:

1. Зимы 1843/44, 1844/45, 1845/46 гг.

2. Россия любит пышные звания. Тенор Рубини после первого триумфального сезона именуется императорским певческим директором.

3. Соответствуют 55 000 франков 1840 г.

4. В самом деле, по традиции, певцы в XIX веке сами предоставляли свой гардероб, если их «городские» костюмы могли подойти для пьесы. Театр занимался только костюмами исторического характера, которые трудно сшить обычной портнихе. Каждый певец должен был тратить часть гонорара на костюмы, а также на транспортные расходы, жилье и питание.

5. Этот список внушителен. Во время сезона 1843/44 г. Полина Виардо должна быть готова выполнить любой запрос администрации среди следующих опер: «Севильский цирюльник» «Отелло», «Золушка», «Сомнамбула», «Пуритане», «Лючия ди Ламмермур», «Любовный напиток», «Норма», «Анна Болейн», «Дон Паскуале», «Дон Жуан» (Церлина), «Женитьба Фигаро» (Сюзанна или Графиня), «Капулетти» (Ромео).

6. Джованни Баттиста Рубини, которому теперь исполнилось сорок девять лет, дебютировал в Неаполе в то время, когда отец Полины тоже пел там произведения Россини. Беллини считал идеальным тенор Рубини ясного тембра, элегический при переходе высоких нот в фальцет. Антонио Тамбурини, 1800 года рождения, обладатель так называемого певучего баса, то есть баса-баритона, гибкого и легкого, столь выразительного, что, говорят, он вызывал у публики слезы. Оба получают за сезон в Санкт-Петербурге по 80 000 рублей, тогда как Полина — лишь 65 000. Намного отстает от них лучший русский певец-современник, получая всего 4000!

7. Называемый также Каменным, он содержался императорским двором.

8. Полина напоминает Жорж Санд, что Шопен Виельгорского «конечно, знает».

9. Розина, Дездемона, Амина, Ромео, Танкреди, Адина, Норма, Золушка, Бьянка и Норина.

10. В Санкт-Петербурге через 50 лет еще будут вспоминать музыкальные сезоны 1843/44 и 1844/45 гг.

11. Автор биографии Александра Даргомыжского В. Зидарик приводит следующую статистику: в 1843/44 г. — 51 итальянский спектакль и 28 русских, в 1844/45 г. — 76 итальянских и 30 русских, в 1845/46 г. — 73 итальянских и 20 русских.